Родина самого знаменитого смоленского поэта, хутор Загорье, стоит немного в стороне от популярных смоленских туристических маршрутов. Хотя гости иногда заезжают и сюда. И я, сопровождая их, на обратном пути обычно читаю стихи Твардовского, которые заставляют плакать весь автобус.
Новодел с любовью
Первый раз на хутор Загорье я попал еще в 2012 году вместе с группой московских журналистов, которые колесили по Смоленской области с целью описать потом ее туристические достопримечательности.
Как правило, большинство групп следуют мимо из Починка через славную Ельню в с. Новоспасское, где находится знаменитый дом-усадьба основоположника русской классической музыки композитора Михаила Глинки. А на малой родине Твардовского, как говорится, и труба пониже, и дым пожиже. Да и стоит Загорье в 14 километрах от трассы Починок-Ельня. Так что не все хотят трястись даже это расстояние по плохой дороге, чтобы увидеть избу, кузню, сарай…
На переднем плане заведующая домом-музеем А.Т. Твардовского и по совместительству гид Татьяна Николаевна Иванова выкладывается по полной
Вода из колодца Твардовского особенно вкусна и свежа
Помню, как скривились некоторые молодые московские журналисты, когда узнали, что хутор Твардовских был растащен соседями еще в 1930-х после того, как его семью репрессировали и выслали на Северный Урал. Остатки построек добила война. Есть известная фотография поэта, на которой он осенью 1943 года стоит на родном пустыре. А нынешние постройки по памяти и, естественно, при полном содействии государства восстановили братья Твардовские — Константин и Иван. Все воссоздано с высокой точностью. Есть также и некоторые личные вещи поэта, в частности томик любимого им с детства Пушкина. Открыт музей в 1987 году.
Поэт на родном пустыре осенью 1943 г.
Человек эпохи
Мною давно замечено, что гиды, работающие в мемориальных музеях, посвященных знаменитым личностям, обычно их приукрашают, обходят острые углы, умалчивают неприглядные моменты…
Так и с Александром Твардовским. Он не был идеальным и принципиальным. Иначе не смог бы построить такую головокружительную карьеру, стать, без преувеличения, «литературным столпом», особенно после великой поэмы «Василий Теркин», которая жадно читалась нашими бойцами на передовой, на краю смерти, и потому у выживших вызывала особые эмоции.
Но одного несомненного литературного таланта для карьеры мало. Это касается всех времен и народов. Талантливых, но излишне вольнодумных обычно быстро прижимают к ногтю…
А Твардовский, хотя его семья и была раскулачена, впервые громко заявил о себе поэмой «Страна Муравия», в которой прославил коллективизацию. Были и другие гимны советскому строю и лично Сталину. А затем, когда культ личности развенчали, Твардовский превратился в одного из лидеров «советских либералов», а руководимый им знаковый для того времени журнал «Новый мир» первым в 1962 году напечатал рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Кстати, Солженицын потом «отблагодарит» своего покровителя, выпячивая в своей книге «Бодался теленок с дубом» алкоголизм Твардовского…
Пронзительные строки
И все же, уверен, нет у нас особых прав судить людей прошлых эпох по нашим нынешним понятиям.
Главное, что Твардовский был невероятно талантлив.
В 2016-м году на майские праздники ко мне на экскурсии на несколько дней заявилась группа пенсионеров из Питера. Мы очень долго обсуждали программу, и я пообещал после Загорья почитать стихи Твардовского, а после Новоспасского поставить музыку Глинки.
Выбрал произведения поэта: главу «О медали» из «Василия Теркина», стихотворение «Земляку» и пару глав из поэмы «Дом у дороги». Когда готовился дома, то сердце, конечно, немного екало, но в пределах нормы.
А вот в автобусе уже после Загорья, видимо, атмосфера подействовала. Теркин зашел бодро. На «Земляку» все расчувствовались. А вот главы из «Дома у дороги» я читал, еле сдерживая слезы, прерываясь и, наконец не выдержав и заплакав. И заплакал весь автобус. Теперь, признаюсь, редкий автобус мне не удается хотя бы немного довести до слез. Зато, экскурсия становится незабываемой.
Поэма «Дом у дороги» — о войне во всех ее проявлениях. Такое мог написать только очевидец. Поэма объемна.
Есть там такие гениальные пронзительные строки из главы №9, которые и заставляют людей искренне плакать.
Я начал песню в трудный год,
Когда зимой студеной
Война стояла у ворот
Столицы осажденной.
И завершаю в год иной,
Когда от стен Берлина
Пришел солдат с войны домой
Своей дорогой длинной.
Чего, чего не повидал,
Казалось, все знакомо.
Но вот пришел, на взгорке стал
И ни двора, ни дома.
И там, где канули в огне
Венцы, столбы, стропила, —
Темна, жирна по целине,
Как конопля, крапива.
Да груда глины с кирпичом,
Золою перебитая,
Едва видна на месте том,
Уже травой прошитая.
Глухой, нерадостный покой
Хозяина встречает.
Калеки-яблони с тоской
Гольем ветвей качают.
Глядит солдат: ну, ладно – дом,
А где жена, где дети?..
Да, много лучше о другом,
О добром петь на свете.
Но не минуешь горьких слез,
Которым срок не минул.
Не каждой матери пришлось
Обнять родного сына.
Не каждой женщине – жене,
Родной сестре, невесте —
О тех, что сгинули в войне,
В конце дождаться вести.
Ответ не каждому письму, —
Иное без ответа.
Привет не каждому тому,
Чье сердце ждет привета.
Но если та горька печаль,
Чье место свято в доме,
То, может, легче, да едва ль,
Печаль особой доли.
Печаль подвижника-бойца,
Что год за годом кряду
Войну исполнил до конца,
И вот тебе награда!
Присел на камушке солдат
У бывшего порога,
Больную с палочкою в ряд
Свою устроил ногу.
Давай солдат курить табак,
Сходиться люди стали,
Не из чего-нибудь, а так —
В свидетели печали.
Стоят над нею, опершись
На грабли, на мотыги.
Вздохнул один и молвил:
– Жизнь… —
Другой сказал:
– Как в книге…
А третьи только и могли
Добавить осторожно:
– Еще не все домой пришли
Из той дали острожной.
И отвести старались взгляд
Соседи в разговоре,
Чтоб не видать, как он, солдат,
Давясь, глотает горе.
Не мог он душу освежить
Тем трудным, скрытым плачем…
Все так.
А надо было жить.
И жить хозяин начал.
Погостевал денек-другой.
– Ну что ж, на том спасибо. —
И потянул с больной ногой
На старую селибу.
Перекурил, шинель долой,
Разметил план лопатой.
Коль ждать жену с детьми домой,
Так надо строить хату.
А где боец за столько лет
Себе жилья не строил!
Не только там, где лесу нет,
А нет земли порою.
Где нет земли, один песок,
А то, как камень, грунт жесток,
А то – болото. Мука!
А на земле – не штука.
Так-сяк, колхоз
Леску подвез,
Помог до крыши сруба.
А дальше сам
Мостил, тесал, —
Займись – оно и любо.
И все спешил покончить в срок,
Как будто в хате новой
Скорей солдат увидеть мог
Семью живой-здоровой.
К покосу был окончен дом,
Как раз к поре горячей.
А сам солдат ютился в нем
Со дня, как строить начал.
На свежеструганом полу,
Что облекал прохладой,
Он отдыхал в своем углу
С великою отрадой.
Да что! У смерти на краю,
На каждом новоселье,
И то любитель был свою
Обжить, устроить келью.
Не знаешь, год иль день там быть,
А все же и в землянке
Охота гвоздь какой-то вбить,
Зажечь фитиль в жестянке.
Водой, дровами запастись,
Соломой побогаче.
А там – приказ. И в ночь снялись,
И с тем жильем навек простись! —
А жить нельзя иначе.
Соорудил хозяин стол,
Лежанку возле печи.
И все в порядок произвел
Желанной ради встречи.
Гадал, старался что к чему
Приладить, вспомнить кстати…
И так тоскливо самому
Вдруг стало в этой хате.
Такая горькая нашла
Душе его минута.
– Зачем не ты меня ждала,
А я тебя, Анюта?
И не мила, не дорога
Ему своя светлица…
Пошел солдат с людьми в луга.
Чтоб на людях забыться.
Чтоб горе делом занялось,
Солдат вставал с рассвета
И шире, шире гнал прокос —
За все четыре лета.
Вслед за косой качал солдат
Спиной, от пота серой.
И точно время на свой лад,
Своею мерял мерой.
И добрым ладом шли часы,
И грудь дышала жадно
Цветочным запахом росы,
Живой травы из-под косы —
Горькавой и прохладной.
И сладкий пек июльский зной,
Как в годы молодые,
Когда еще солдат с женой
Ходил в луга впервые.
В луга верст за пять от села.
И пот кипел на коже,
И точно сила, как была, —
Не та, не та, а все же!..
И косу вытерши травой
На остановке краткой,
Он точно голос слушал свой,
Когда звенел лопаткой.
И голос тот как будто вдаль
Взывал с тоской и страстью.
И нес с собой его печаль,
И боль, и веру в счастье.
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой.
Сергей Щемелев, фото автора. Май 2021 г.